|
Н А С Т И Н Ы А Н Г Е Л Ы
После сытного ужина, который, вопреки совету мудреца, я так и не научился отдавать врагу, сознание готово было окончательно перебраться в страну сновидений, как вдруг ухо уловило за окном далекий крик. Лесной дом находился на высоком берегу узкого, как река, озера, и крик, как мне показалось, доносился с противоположного берега.
Прислушался еще раз. Слова разобрать было трудно, но догадаться можно было - просят перевезти.
Налегая на весла, гадал, кого это принесло в неурочный час. Метров за тридцать развернул лодку кормой вперед, чтобы лучше разглядеть незнакомого человека, стоявшего с рюкзаком у прибрежной осоки.
Еще издали послышалось веселое «Терве». Я ответил тем же коротким приветствием, а про себя чертыхнулся - незнакомец был явно в подпитии. Хуже нет, когда трезвые глаза видят человека, разогретого винными парами. От избытка чувств он готов целоваться с первым встречным, и совсем не замечает, что окружающие пятятся, спасаясь не только от перегара.
Однако, когда незнакомец протянул мне руку и назвал свое имя, я устыдился своих скороспелых выводов - Федор оказался совершенно трезвым человеком с приветливым лицом и редкими в наше время неподдельно искренними глазами. Взгляд его был открытым, как у первоклассника.
И тут я заметил, что он не один. Чуть в стороне на валежине сидела немолодая женщина с небольшой сумкой на коленях, как выяснилось, его жена.
Пока мы плыли, продолжал гостей разглядывать. Ему на вид было явно под шестьдесят, может быть даже больше, но невысокий рост и, главное какие-то необыкновенные детские глаза делали его намного моложе. Может быть, поэтому я, знакомясь, не стал уточнять его отчество, а довольствовался только услышанным именем.
В облике Насти не было ничего особенного. Ростом под стать мужу, ладненькая, с белым платочком, по-деревенски завязанным узелком сзади. Лицо спокойное, подернутое морщинами, которых уже не стесняются и не прячут.
Они, как оказалось, приехали не ко мне, а на свою родину.
Здесь надо пояснить, что лесной дом стоит на месте давно оставленной людьми деревеньки, каких много было разбросано в этих краях. Лет двадцать тому назад я купил уже полуразвалившийся дом и, подлатав крышу, продлил ему жизнь. Все другие давно сгнили. На их месте остались только глиняные холмики оплывших под дождем печей, выложенных почему-то из необожженного кирпича. По весне этих холмики-памятники виднелись даже в наступавших со всех сторон ольшаниках, но к середине лета и они исчезали в буйных зарослях малины и кипрея - извечных переработчиков древесного тлена.
История деревеньки, стертой временем с лица земли, оставалась для меня белым пятном, потому как покупался дом у наследника - горожанина, с которым виделся я всего один раз. Да и что, он, бывший в тех местах редкими наездами, мог мне рассказать? Приезд Федора и Насти стал подарком судьбы.
После обычного в таких случаях застолья, я отвел притомившуюся Настю на второй этаж, где имелось гостевое спальное место, а с Федором вышли покурить.
Все вокруг успокоилось и затихло. Мы сидели на бревне у дома, время от времени отмахиваясь от ослабевших к концу августа комаров, всё еще пищавших у самого носа. Вечерняя заря догорала. Не было слышно ни плеска волн, ни шепота осиновой листвы, лишь явственнее обозначился голос небольшого ручейка, сбегавшего к озеру в зарослях папоротника.
Федор, изредка вспоминая о сигарете, неторопливо рассказывал, как жилось в этих местах. Я же, забыв о куреве совсем, все слушал и слушал про водяную мельницу, от которой в устье небольшой речки остались только жернова, про церковные праздники местной часовни Николая Чудотворца, про начальную школу с одним единственным учителем. И чем дальше я слушал сагу об исчезнувшей деревеньке, тем больше мне начинало казаться, что и я здесь жил в те времена, что и я бегал по пыльной деревенской улице, поддергивая вечно спадавшие штаны с оборванной лямкой. А когда Федор вспомнил о рыбалке, я, наверное, мог бы поклясться, что тоже вместе с дружками ловил глуповатых налимов на дальней каменистой луде.
Наконец, рассказчик умолк. Мы сидели погруженные каждый в свое.
Невидимые в темноте летучие мыши с едва различимым шелестом раз за разом пролетали совсем рядом, гоняясь за ночными бабочками у нагретой солнцем стены. Молодой месяц забрался уже высоко и сейчас виднелся среди звезд яркой скобочкой.
Можно было идти спать. Но мне казалось, что гость рассказал еще не все.
И действительно, через какое-то время он продолжил рассказ. В этот вечер мне довелось услышать удивительную историю, в которой, как часто бывает в жизни, нашлось место и слезам, и радости.
С первых же слов было понятно, что история эта о Федоре и Насте, об их молодости.
Однажды в дом, стоявший в деревне чуть на отшибе, привезли невысокую зеленоглазую девчушку с двумя косичками соломенного цвета.
Настя жила в городе без отца, и после смерти матери ее забрал к себе дядя. Дом у него был большой, хозяйство крепкое, так что лишний рот в тягость не был. Впрочем, в деревне пятнадцатилетних нахлебников еще никто не видел.
Целую зиму девочка ходила как тень, но к весне улыбка все же начала появляться у нее на лице. Время в таких случаях лучший лекарь.
Федор с приезжей подружился быстро.
Для городской девочки в деревне все было в новинку. Он как мог помогал ей постигать премудрости сельской жизни. Заодно открыл ей свои лучшие ягодные и грибные места, научил управляться с лодкой и даже удить рыбу.
Но однажды случилось то, что рано или поздно случается на этой земле со всеми молодыми: он вдруг увидел ее совсем другими глазами.
Это произошло в тот жаркий июльский день, когда их застиг в лесу сумасшедший ливень. Они сидели рядышком под елкой и он угощал ее морошкой прямо с веточек, специально сорванных для нее еще на болоте. С той золотистой ягоды, с теплых дождевых струй, с той невиданной двойной радуги, засиявшей в полнеба после дождя, что-то произошло в их душах, и началась для них новая жизнь, дурманяще радостная, но в то же время тревожная.
Не зря говорят, что влюбленные - те же блаженные. Они жили как во сне.
Не всегда в их места прилетал соловей, а тут каждую весну селилось сразу два. По вечерам Федор уводил свою ненаглядную за околицу слушать хмельную соловьиную песню, собирая по дороге букеты нежно пахнущей купальницы.
Весь мир, кажется смотрел на Федора Настиными глазами, и он совсем терял голову веря, что и она его любит также безоглядно.
Но не напрасно тревожилась душа Федора, чуял он, что не бывает такого сумасшедшего счастья. Догадывался даже, с какой стороны может подкрасться беда.
Выдавать племянницу за парня из бедной семьи, где век вдоволь не ели даже хлеба, в планы дяди не входило. О такой свадьбе он и слышать не хотел.
Настя с Федором надеялись, что все со временем образуется, что дядя увидит, как они любят друг друга, поймет и благословит их, не каменное ведь сердце у человека.
Но однажды в ее дом постучались сваты из соседней деревни.
По тому, как хозяин дома встречал гостей, как широко улыбался им, девушка сразу поняла, что их приезд для дяди не новость, а совсем наоборот, и сердце ее в груди затрепыхалось от безысходности, как пойманный воробышек.
Она спряталась за домом и не отзывалась даже когда ее начали громко звать. А спустя какое-то время Настя услышала как на крыльце, прощаясь с приезжими, дядя сказал: «Не волнуйтесь, девка, считай, ваша. Я теперь ей вместо отца и мое слово - закон».
У Насти, прятавшейся в это время на задворках за березой, потемнело в глазах, ноги подкосились и она, обнимая белый ствол, медленно сползла на землю.
Господи, шептала она, за что мне такое наказание, за что? И вдруг полоснула мысль, тут же захватившая всё её сознание - тогда зачем этот белый свет? Зачем он ей, если не судьба быть вместе с любимым?
Поднявшись, Настя пошла сначала медленно, а потом все быстрее, быстрее, на ходу сорвала с головы платок и побежала по тропе вниз к озеру.
Она бежала, прижимая платок к груди, а нескошенные еще цветы обвивали девичьи ноги, словно хотели задержать, остановить ее, словно колокольчики и ромашки знали, что она задумала.
В конце мостков, куда причаливали лодки, Настя на секунду остановилась, посмотрела вниз и вдруг сквозь пелену, застилавшую глаза, увидела в воде светлое, окаймленное легкой позолотой облако, и двух ангелов. Они сидели по краям величественной небесной вершины и ждали ее.
Раскинув руки словно пытаясь обнять весь белый свет, она бросилась вниз.
Ангелы, наверное, там действительно были, потому что кроме них некому было повернуть голову глухонемому, рыбаку, перебиравшему невдалеке сети, стоя спиной к озеру.
Увидев круги на воде и белый платок, готовый вот-вот скользнуть в глубину, он сразу все понял.
О сватах из соседней деревни уже не вспоминали. Теперь ничто не могло помешать Федору и Насте соединить свои судьбы.
Уснуть после всего услышанного было трудно. Я ворочался в постели, пытаясь представить счастливых молодоженов в день свадьбы, и все больше приходил к мысли: все-таки ближе всего к Богу мы бываем в любви, в те минуты, когда наше сердце безоглядно распахнуто и принадлежит другому, когда мы теряем способность к обману. В это время, наверное, и ангелы бывают с нами.
А утром за самоваром я услышал продолжение вчерашней истории. Оказывается, за неделю до свадьбы родительский дом Федора во время грозы пострадал от пожара. Привести невесту оказалось некуда. О том, чтобы жить у Настиного дяди и в мыслях у них не было.
Выручили соседи. Года три назад хозяина парализовало, у них с тех пор оставался недостроенным второй этаж.
Туда-то и привел Федор молодую жену.
Пока он мне об этом рассказывал, я успел заметить, что Настя, забыв о чашке с чаем, потупившись теребит кончики своего платка, а по ее лицу блуждает едва заметная улыбка.
И тут Федор, перехватив мой взгляд и упреждая вопрос, весело спросил:
- Ну, что, Настенька, откроем наш секрет?
Жена, не поднимая глаз, согласно кивнула головой, и мне показалось, загар на ее лице стал еще более сочным.
В укромном месте у меня много лет хранился штоф петровской водки. Сколько за это время было поводов его распечатать - не счесть. Всякий раз я соблазны преодолевал. Но в такой день ... Нет, то был бы большой грех.
Оказывается, свадьбу Федор и Настя играли именно в этот день ровно сорок лет назад! И самое удивительное, медовый месяц они провели не где-нибудь, а там, где сегодня ночевали - на втором этаже единственного оставшегося от деревни дома.
Подняв рюмку, я поздравил гостей с рубиновой свадьбой, пожелал им здоровья и счастья, а, выпив, как и положено в таких случаях, потребовал подсластить водку. Настя еще больше застеснялась, но Федор меня поддержал, заметив, что и ему рюмка досталась горьковатая. Он встал, обнял Настю за плечи и поцеловал, преодолевая притворное сопротивление.
А через два дня они собрались в обратный путь. В лодке я усадил их в корму рядышком, зная, что Настя с водой так и не подружилась. Федор заботливо обнимал ее, И я, глядя на эту немолодую, но такую ладную, такую красивую пару, подумал.
Что только в этой жизни мы не делаем ради того, чтобы нас любили? Голодом себя морим, прически меняем, украшения вешаем, ан нет. Не каждому достается счастье познать настоящую любовь, не каждому...
Мы уже были на середине озера, когда откуда-то сверху послышались трубные крики журавля.
Отложив весла, начал искать редкую в наших местах птицу, и только прикрыв ладошкой глаза, смог ее увидеть. Высоко в небе, уже набиравшем осеннюю синеву, журавль перед отлетом в теплые края прощался с родными местами. Эту грустную картину расставания птицы с Родиной я вижу почти каждый год, но сегодня сердце почему-то особенно защемило. Наверное, оттого, что и я прощаюсь с Настей и Федором милыми славными людьми, успевшими стать для меня такими близкими.
Перед тем как взяться за весла, еще раз любуюсь парящим в поднебесье журавлем, и только тут замечаю, что прямо над озером неподвижно висит сказочное облако. Всматриваюсь в его снежно-белые клубы и все больше верю, что и сегодня на нем живут Настины ангелы.
_________________
Если хорошенько подумать -- многое становится непонятным!
|
Вход
Регистрация
RSS
FAQ
Спасибо за душевный рассказ! 
